​uxconference​.

Language images of otherness in the autobiographical epic of K. Paustovsky "A throw to the south"

​

Abstract: K. Paustovsky's identity is large-scale and impressionable. The writer himself knew himself better, than critics and literary critics, and wrote about it. He also, as well as A.P.Chekhov, spoke: "Read my books, there everything is written". All his life since the early childhood prior to the beginning of the thirtieth years is described in six books of the autobiographical "Story about life" where the throw to the south" enters ". Considering where K. Paustovsky and where he managed to visit and live grew, at an arsenal of his language there is not one layer: from the native literary language and "elements of folk speech" with dialectal, regional words, phraseology, to the stranger with unknown exotic lexicon and turns of the foreign-language environment, other ethnocultures. Language as the social phenomenon is national as well as a language picture of the world and her subject. Can act as the native speaker both the nation in general, and the specific language personality. K. Paustovsky's identity reflecting both social, and individual orientation of language in his social and ethnic objectivity and personal subjectivity in this case is very indicative. And the ethnic moment is projected on the text of the work of the writer as result of speech activity. In this case we are interested not only the art text in itself, and lines of ethnoculture of the foreign-language environment shown in it.

 

Keywords: literary language, folk speech, regional words.

​

Для современной эпохи характерен резкий скачок технической цивилизации и медленное развитие гуманитарных наук. Однако в последнее время в культурологии, лингвистике, философии, поэтике наблюдается тенденция к более полному изучению человека и осмыслению его феномена через язык. Язык не только говор, речь, язык - образ всего внутреннeго человека; его ума, того, что называется сердцем, он выразитель воспитания, всех сил умственных и нравственных. Если человек главный объект исследования в литературных текстах, то язык является в них средством идентификации человека. Человек - носитель национальной ментальности, культуры, а язык - проводник этой культуры.

​

В этнокультурологии вопросы ментальности и средств её языкового наполнения, структуры языковой личности и её национально-культурных стереотипов мышления и поведения, взаимодействия языковых картин мира рассматриваются с точки зрения особенностей обработки информации при использовании языковых средств. При этом принципиально значимым  становится  этноцентризм их содержания, поскольку нет такого языка, на котором можно было  бы описать "мир вообще". Любой язык является достоянием нации, народности, отражает национальную картину мира, и, наоборот, национальная картина мира отражается в национальном языке её субъектами - языковыми личностями. Однако языковая личность в иноязычной среде может выражать явления чужой этнокультуры посредством разнообразных языковых средств.

 

В связи с этим уникальность личности талантливого классика русской литературы Константина Георгиевича Паустовского заключается в том, что она формируется в разной среде: национальной и инонациональной. Языковая личность (ЯЛ) писателя отражается в его текстах, и через тексты формирует своего читателя. Осуществление aвторского замысла связано с тщательным выбором языковых средств, принципов динамического развёртывания значения языковых единиц и с особой композиционно - художественной организацией.

 

Результатом огромного интереса К. Паустовского к жанру воспоминаний были его автобиографические произведения, известные под названием «Повесть о жизни» (1945—1963 гг.). Это самый крупный и значительный цикл произведений писателя, повести создавались в период его творческого расцвета в 40-60-х годах прошлого столетия. К. Паустовский работал над повестями приблизительно 20 лет и создал незаурядную книгу о своей жизни, о жизни разных уголков страны за продолжительный отрезок времени.  В 50-60 годы прошлого столетия рождение произведениий мемуарно-автобиографического жанра было обусловлено потребностями общества. В этот период К. Паустовский начинает работу над автобиографическим полотном «Повесть о жизни», совершенно самобытным произведением лирической прозы. В творчестве К. Паустовского складываются два типа лирической повести – автобиографическая и очерково публицистическая. «Повесть о жизни», несомненно, автобиографическая лирическая эпопея, книга о  жизни писателя, рассказ «о времени и о себе». Читая её, вместе с автором взволнованно переживаешь годы тревожных  бурь, годы борьбы. А становление "иной" жизни повсюду: в России, на Украине, в Грузии, Армении, Азербайджане - происходило своеобразно, в зависимости от традиций, обычаев и нравов этих народов.

 

«Бросок на юг» отличается от предыдущих книг цикла. Подлинная жизнь тех лет, описанная К. Паустовским, сложилась по законам драматургии. Первая книга «Далёкие годы» (1946) может быть названа экспозицией, неторопливым введением к повествованию. Вторая - «Беспокойная юность» (1954) даёт развитие действия; третья и четвёртая, «Начало неведoмого века» (1956) и «Время больших ожиданий» (1958), соответствуют наибольшему напряжению в ходе событий. Пятая - «Бросок на юг» (1959—1960) привносит собой некоторую разрядку. Шестая - «Книга скитаний» (1963) отразила период жизни и становления героя как писателя с 1923-го по 1936 год.

 

«Бросок на юг» отличается от других повестей цикла многими чертами, в том числе своей тональностью. Пёстрый, развороченный быт закавказских народов представлен в самых разнообразных красках, то в светло - мажорных тонах, то в грустно - минорных, то в гротескно - сатирических. Эти разноцветные зарисовки ярко, выпукло отображали тогдашнюю атмосферу времени – сложную и запутанную. Писать об общественной жизни и быте России и Украины после революции К. Паустовскому было не трудно. А вот писать о чужой грузинской действительности, не зная ни людей, ни их быт и обычаи, ни природу, было совершенно невероятно. К. Паустовский проявлял способность созерцать, наблюдать и воспринимать незнакомую действительность реально, а иногда преувеличенно выпукло. Он стал знатоком национальных традиций, обычаев и нравов, оказался хорошо осведомлённым в вопросах жизни грузинского народа вплоть до мелочей быта. Интересно, живо рассказывал писатель о грузинской культуре, искусстве, литературе, сообщал любопытные сведения из истории и фольклора Грузии. Однако при описании некоторых жизненных фактов К. Паустовский допускал «своеобразную вольность», что приводило к искажению действительности. Грузинская общественность с достоинством оценила его произведение, хотя и указала на некоторые неточности. Известный грузинский публицист  В. Мачавариани послал письмо К. Паустовскому с перечислением фактов, искажавших, по его мнению, грузинскую действительность, изображённую писателем.

​

«Бросок на юг», как и другие книги автобиографической «Повести о жизни», построен по новеллистическому  принципу. Это одно целостное художественное произведение, имеющее многочастную, циклическую форму построения. Повесть напоминала музыкальную форму-сюиту, поскольку состояла из ряда последовательных, разнохарактерных пьес, рассказов, объединяющихся в одно художественное целое лирическим героем.

 

Главы повести «Бросок на юг» группируются вокруг трёх городов, где жил и работал К. Паустовский, будучи свидетелем многих событий. Так, на основе чисто условного географического деления в повести выделяются три цикла : сухумский, батумский, тбилисский. Однако с этим трудно согласиться. При таком делении за бортом цикла оказывается глава-очерк «Мгла тысячелетий», поскольку действие, раэвивающееся в этой главе, не происходило ни в одном из трёх названных городов, а явилось плодом воспоминаний о поездке К. Паустовского в Армению и Азербайджан. Эта глава-очерк составляет четвёртый, так называемый, дорожный цикл. В каждом цикле сосредоточены соответствующие главы - рассказы, примыкающие к тому или иному городу или событию. Например, к сухумскому циклу относятся рассказы: «Табачная республика», «Двоякий смысл слова», «Легенда»  и  «Озеро Амтхел – Азанда». К батумскому циклу: «Батумские звуки и запахи», «Это не мама», «Береговой приют», «Военнопленный Ульянский», «Маячный смотритель», «Весёлый попутчик», «Главное направление», «Тысяча сигнальных ракет», «Хмурая зима», «Носильщики тяжести», «Борец Довгелло», «Тоска по самоварному дыму», «Новогодняя ночь». Тбилисский цикл: «Намёк на зиму», «Простая клеёнка», «Каждому своё», «Ещё одна весна». И, наконец, дорожный: «Мгла тысячелетий». Рассказы в повести несут различную смысловую нагрузку: среди них имеются такие, которые выполняют познавательную функцию, дают информацию о быте, обычaях жизни различных уголков Грузии. Сухумский цикл рассказов в основном носит описательный характер, в них приводятся сведения об Абхазии этнографического и топографического характера. Писатель подробно говорит о стране, где старый уклад жизни был расшатан, а новый только что складывался. «Старое перемешалось с новым, как перемешиваются вещи в корзине от сильного толчка [Паустовский 1968, 226]». В незнакомом южном городе писателю все казалось странным и необыкновенным: крестьяне по привычке приносили дань князю, бывшему феодальному владельцу Абхазии, в аулах ещё собирались судилища старцев, заработную плату служащим выдавали продуктами. Новых денег ещё не было. Ходили по рукам затёртые турецкие лиры. Горцы продолжали жить по жестоким первобытным законам кровной мести. В Абхазии писателю все казалось непонятным: и горы, и реки, и растительность, и народ. Горы, казалось, двигались.Описывая быт, нравы и обычаи абхазцев, К. Паустовский часто обращался к точной художественной детали: сухощавые и клекочущие, как орлы, абхазцы; тонкие и нервные губы или молодой блеск глаз у женщин. Писатель поражён. Многое ему непонятно.Он с удивлением восклицал: «Трудно было понять, в каком веке мы живём [Паустовский 1968, 236]».

​

Особое место в сухумском цикле занимали главы с пейзажными зарисовками. В такой словесной картине имелся общий фон: описание, рассуждение, пейзаж. Картинка могла быть эпизодом, картиной - главой, наконец, речь могла идти о цикле картин. В главе «Озеро Амтхел-Азанда» описываются места, где побывал К. Паустовский во время поездки на горное озеро у подножия  величественного Маруха, к северо-западу от Клухорского перевала. Следуя этому маршруту, писатель подробно рассказал о неожиданных встречах в горах.

 

Батумский цикл рассказов давал пестрый, разнообразный материал описаний, встреч и впечатлений. Жизнь в Батуми била ключём. Пестротой событий она напоминала калейдоскоп. Здесь жили люди разных профессий и национальностей. Этот цикл был представлен писателем шире, нежели другие, и занимал центральное место в повести «Бросок на юг». Из многочисленных составных частей цикла не все главы несли одинаковую нагрузку. Здесь встречались главы-картины, в которых писатель весьма колоритно запечатлел некоторые особенности общественной жизни Батуми, охарактеризовал быт и нравы, в главах - характеристиках  давались  портреты писателей, друзей К. Паустовского, приводились некоторые биографичесие сведения о них. В батумском цикле имелись главы с авторскими отступлениями. В них писатель рассуждал о вопросах, занимавших и волновавших его. Отметим также новеллы - воспоминания. Батумский цикл открывается рассказом «Батумские звуки и запахи», где даётся описание южного города с его характерными чертами. Батуми весь пропах кофе, вином и мандаринами. В нём никогда не затихала не провинциальная культурная жизнь, а порт, как огромный конденсатор, стягивал к себе всё рабочее население.

​

В тбилисском цикле рассказов для нас интересны две сюжетные линии. Одна связана с воспоминаниями К. Паустовского о Марии, а другая вылилась в повествование о Пиросмани. Как и другие циклы, тбилисский начинался с описания Тифлиса. Писатель создает впечатляющую картину города. Если "Батум" незабываем «звуками и запахами», то "Тифлис"- «светом и блеском». Центральным эпизодом III цикла стал грустный рассказ о судьбе гениального самоучки Нико Пиросманашвили и его легендарная биография. Рассказывая о своеобразной и удивительной жизни художника, писатель подчеркивает его доброту, честность, гордость и чистосердечность. «Он не был бездельником и тифлисским кинто - полунищим, веселым и наглым. Он не умел, как кинто, делать деньги «из воздуха», из анекдота, из неприличной шутки, из «ишачьего крика [Паустовский 1968, 371]». Пиросмани рано лишился родителей, с самого  детства ему приходилось вести полуголодное существование. Жизнь не щадила его. Даже картины, в которых он находил единственную отраду, забвение и покой, не продавались. «Покупатели сильно удивлялись, даже пугались и картин не брали [Паустовский 1968, 372]». По-детски наивные картины пугали и злили  их. Нужда заставляла художника писать «на простой клеенке, снятой со столика. Клеенки были черные и белые. Пиросмани писал, оставляя там,  где это было нужно, незакрашенные куски клеенки. Заманчиво и живописно, хотя не без элементов фантастики описан эпизод безмерной любви Пиросмани. Нико был однолюб. Полюбив певицу Маргариту, он считал самым глухим днем на земле тот день, когда не слышал её голоса. Неудачник в жизни, а также и в любви, Нико Пиросманашвили пережил в жизни большой удар: Маргарита, полюбив другого, уехала с ним. Озлобленный и разочарованный художник замкнулся в себе. Только живопись была ему верна до конца жизни.

 

Четвертый цикл, дорожный, включает только одну главу-картину «Мгла тысячелетий». В этой главе даны описания достопримечательных мест Армении и Азербайджана. К. Паустовский был поражен красотой Арарата, он навсегда запомнил знаменитое раскаленное «змеиное ущелье», старые мосты на Араксе, построенные во времена Александра Македонского, собор на отвесной  скале, руины древней армянской столицы - города Ани, одного из подлинных чудес света. 

 

В пятой книге «Бросок на юг» К. Паустовский рассказывает о сложном противоречивом времени, на фоне которого разворачивалась жизнь человека, готовившего себя к трудной деятельности писателя. Он приехал в Грузию, где смешение старых обычаев и новых нравов ощущалось с такой силой, как нигде.

 

Личность К. Паустовского масштабна и впечатлительна. Писатель сам знал себя лучше, чем критики и литературоведы, и писал об этом. Он также, как и A.П.Чехов, говорил: «Читайте мои книги, у меня же там всё написано [Паустовский 1967, 5]». Вся его жизнь с раннего детства до начала тридцатых годов описана в шести книгах автобиографической «Повести  о жизни», куда входит «Бросок на юг». Учитывая то, где рос К. Паустовский, и где ему удалось побывать и пожить, в арсенале его языка присутствует не один пласт: от родного литературного языка и «стихии народной речи» с диалектными, региональными  словами, фразеологией, до чужого с неизвестной экзотической лексикой и оборотами иноязычной среды, иных этнокультур.

 

Язык как социальное явление национален, так же как и языковая картина мира и её субъект. Носителем языка может выступать как нация в целом, так и конкретная языковая личность. Личность К. Паустовского, отражающая и социальную, и индивидуальную ориентированность языка в его социально-этнической объективности и личной субъективности, в этом случае очень показательна. А этнический момент проецируется на текст произведения писателя, как результат речевой деятельности. В данном случае нас интересует не только сам по себе художественный текст, а проявленные в нём черты этнокультуры иноязычной среды.

 

К. Паустовский - запорожский казак в русской литературе. Язык творчества писателя - литературный русский. Но, в то же время, в его произведениях запечатлен художественно осмысленный язык регионов, а также язык чужих этнокультур за пределами России. Кавказская тема оказала самое непосредственное влияние на этническую проблематику: напряженное взаимодействие природы, человеческих душ и мира этнических законов возникает во вполне конкретных бытовых ситуациях, воспоминаниях К. Паустовского  о пребывании в Грузии. Как биографический писатель, автор-герой рассказывает о том, что было с ним, не о чужих, а о собственных сомнениях и заблуждениях.

 

«Бросок на юг» построена по новеллистическому принципу. Это произведение с многочастной, циклической формой объединяет в одно целое главный лирический герой-писатель. Его язык пронизан чужеместной лексикой и содержит синтаксические структуры, передающие специфику иных, незнакомых интонаций. В тексте представлен экспрессивно-эмоциональный пласт речи, отражающий местный колорит трёх городов Грузии, где жил и работал К. Паустовский. Отсюда  особенность  языка писателя,  передающего события четырёх циклов кавказского путешествия: сухумского, батумского, тбилисского и т. н. дорожного.

 

В процессе работы над текстом были выявлены более шестисот языковых единиц (слов, словосочетаний, конструкций), которые были сгруппированы в десять семантических блоков (имеющих,  в  некоторых случаях,  градацию внутри себя): 1) слова - географические названия, имена собственные (названия областей, районов, рек, озер, гор и т. д.); 2) слова - названия природных явлений, свойственных данному региону; 3) названия флоры; 4) названия фауны; 5) слова, выражающие характеристики (краски, тона, оттенки, интенсивность и т. п .); 6) слова - названия предметов быта, обстановки; 7) названия национальных традиций, обычаев, нравов; 8) слова – названия национальных характеров (имена собственные людей, личностей); 9)названия явлений грузинской, абхазской и других культур: искусства, литературы, истории, фольклора; 10) слова и обороты, описывающие взгляды, отношения, настроения, впечатления автора под воздействием каких-то явлений, событий. Причём к выделенным блокам относятся как отдельные слова, так и двухкомпонентные и многокомпонентные словосочетания, а также фразеологические высказывания. 

​

«Бросок на юг» отличается от других повестей цикла многими чертами, в том числе своей тональностью, стилистикой. Пестрый, яркий, эмоциональный мир Кавказа представлен здесь прямо, без прикрас, передавая тогдашнюю атмосферу времени - сложную и запутанную. К тому же Паустовский, по возможности, точно передает все географические  названия  новой для него и абсолютно во многом непонятной местности, обстановки, городов, страны в целом. Писатель проявляет необыкновенную талантливость, способность созерцать, наблюдать и, воспринимая, понимать незнакомую действительность реально, а иногда и преувеличенно выпукло. С первых же строк текста на нас обрушивается водопад региональных, этнических названий, прямо, точно и описательно, с авторской характеристикой, эпитетами и всевозможными оборотами передающий глубокий их смысл: Кавказ, Закавказье, табачная республика, Абхазская республика, душная и маленькая Абхазия, Сухум, Главный хребет, Клухорский перевал, Аджария, Черноморье, встревоженный войной и междоусобицей  Кавказ, река Келасура, селениe Цебельда, Мерхеулы, Самурзакано, вершины Большого Кавказа, Сванетия, Новый Афон, Афонский монастырь, Кавказское побережье, Батум, Зелёный мыс, селение Эшеры, Очемчир (Очамчиры), ущелье Гаргемыш, озеро Амтхел - Азанда, Дагестан, гора Марух, ледяные гребни Маруха, река Азанда, турецкий базар Нури (в Батуми), Барцхана (окраина Батуми), Чаква, Боржом, Тифлис, Верийский мост, мутная Кура, Верийские и Ортачальские сады, кахетинское село Мирзаки (Мирзаани), Озургеты, Ахалкалаки, Сагареджо, гора Давида - Мтацминда, грузинский Некрополь, Метехский замок, Муштаид, Авлабар, Сионский и Анчисхатский соборы, Арарат, Эривань, Джульфа, Змеиное  ущелье, река Аракс, Арпачай, город Ани и др. К. Паустовский стал прекрасным знатоком национальных традиций, обычаев и нравов, оказался хорошо осведомлённым в вопросах жизни грузинского, aбхазского, аджарского народов вплоть до мелочей быта, обстановки, предметов обихода и т.п. Интересным, живым языком передаёт писатель этническую обстановку кавказских народов с первых своих шагов на этой богом благославенной земле. В тексте мы находим очень  много слов - названий грузинской обстановки, быта, предметов, одежды, еды и т. д. Причём названия - существительные находим как отдельно, так и в сопровождении эпитетов, сравнений, оборотов или в оценке писателя: быт (удивительный); дом (мингрельский на сваях), ниши (с железными дверями), примусы (шипящие). Оружие, как обязательный, главный атрибут одежды кавказцев, спрятанное под одеждой, маузер (тяжёлый), ружьё (кремневое), пистолет-пушка, обрезы и карабины, кинжалы (старинные, фальшивые). Обширен семантический блок слов-названий национальных обычаев,  традиций, нравов, характеров и  связанных с ними слов-названий грузинской, абхазской кухни, одежды: Законами были обычай и собственное разумение./Есть у нас легенды, сказки! А, джан!/И обычай наш кавказский! А, джан!/Цинандали выпьем по-кунацки./Чтобы жили бы по-братски! Слова и словосочетания этого блока: дань феодальная (кукуруза, табак, козий сыр и алыча),письменность абхазская, абхазские суеверия,  черепа лошадей  (от дурного глаза), мольба испуганная, месть кровная, судилища старцев, любовь кровная, жестокая, беспорядок базарный, песни застольные, оркестр зурначей, духаны (темноватые, низкие), кофейни (Духанов и кофеин в Батуме было множество.) и т. п. К. Паустовский перечисляет яркие, колоритные названия духанов, состоящие из слов и словосочетаний с согласованными и несогласованными определениями - эпитетами, а также формами повелительного наклонения глагола: «Симпатия», «Сюр-Кура», «Зелёная скумбрия», «Завтрак на ходу», «Царица Тамара», «Отдых людям», «Остановись голубчик», «Бабуля по - рецески» (бабуля - это местное название рыбы барабули, или  султанки. По-рецески - «по-гречески». Ещё одно очень “смелое” название духана передаёт писатель: «Тили пучури», что, мягко говоря, означает «маленькая вошь [Паустовский 1968, 389]». Нужно  отметить, при описании некоторых фактов      К. Паустовский допускал своеобразную «вольность», что приводило к искажению действительности.

​

В «Броске на юг» много слов, характеризующих кавказский быт, т. н. экзотическая лексика, которая выполняет  в тексте как номинативную, так и стилистическую функцию.  К. Паустовский пережил увлечение экзотикой ещё в юности. Пёстрый мир экзотики  существовал в его фантазии. Любимой наукой писателя в гимназии была география. Из неё он узнал, что есть на земле иные, необыкновенные страны. Он также узнал, что тогдашняя его скудная и неустроенная жизнь не даст возможности увидеть, узнать их. Но любовь ко всему экзотическому, к путешествиям привела его на Кавказ, в Грузию. Результат: языковая личность писателя обогатилась экзотической лексикой, колоритными словами – символами, можно сказать, в некоторых случаях – брендами. Это слова – названия грузинской кухни, блюд, напитков, национальной одежды, предметов быта, игры, веществ, обращения, вежливые, ласкательные, выражающие душу истинных грузин, а также просторечные междометные  формы, возгласы, названия лиц: по роду деятельности, национальности и  т. д.: башлыки, черкески, лезгинка, зурначи, сазандари, муши, кинто, мингрел, Колау, шампуры, нарды, тахта, тики (бурдюк), аскеры (персидские пограничники), шашлыки (мцвади батумские, пожалуй, лучшие на Кавказе), изабелла (темно-лиловый  виноград), хурма, тархун, кинза, сулгуни, чахохбили, харчо, локо (жареная рыба),сациви, лаваш (свежий), чурек (мчади), маджарка (вместо мачари; мoлодое вино, бешеное вино), чача (грузинская водка, водка Рухадзе), мацони (кавказская простокваша), нафт (вместо нафти),.. Текст пронизан местной лексикой и содержит синтаксические конструкции, передающие специфику местных интонаций,  в нём также представлен экспрессивно-эмоциональный пласт речи, отражающий  местный колорит: кацо - "мужчина" (Ты мне не веришь, кацо, но клянусь своей дочерью (…)./Тысячи лет они резали друг друга, кацо, - и вдруг запрещение!/ Дорогой подарок, кацо!),  мравал джамиер - "многие лета" (…) самый пьяный гость пел отчаянным, пропащим  голосом  застольную  «Мравал джамиер!»), генацвале (Оглянись на меня, генацвале, генацвале, оглянись на меня!), батоно - "господин" (Хорошо, батоно!), уй-мэ - "беда мне" (…) девица каждый раз испуганно вскрикивала: «Уй-мэ!», «Уй-мэ!»).

​

Писать об общественной жизни и быте России после революции К. Паустовскому было не трудно. Но писать о неизвестной до этого, далёкой  Грузии, Абхазии, Аджарии, о грузинской действительности, не зная ни людей, ни рек, ни гор, ни растительности и, самое главное, ни языка, было совершенно невероятно. Грузинская земля предстала перед писателем “живой стеной’’ роскошной растительности, природы. "Что это? - спрашивал  себя Паустовский, очарованный райскими красками буйной природы (... ) - Мираж? Остров Таити или райские острова Самоа?" Этот рай назывался Абхазией. О ней он мало знал в то время. Не было ни газетных статей, ни книг (кроме чеховской "Дуэли"), ни одного рассказа о Сухуми. "Для меня все в Абхазии было тогда чужим - и горы, и реки, и растительность, и народ [Паустовский 1967, 227]". Но огромный талант, человеческое и языковое чутьё позволили К. Паустовскому понять и описать экзотическую природу, иноязычную среду, чужой народ, его нравы. И, на первый взгляд, душная и маленькая Абхазия стала составной частью его человеческой, языковой личности. Писатель научился жить в чужом мире, жить в чужом языке и творить в нём свой мир и свой язык, т.к. языковые личности "взаимно инкорпорируют в себя языковой опыт партнёра, именно инкорпорируют, пробуждая многообразные и сугубо индивидуальные отклики в своём языковом мире. Наша способность принять кем-то другим созданное высказывание в свой языковой мир есть результат общего языкового "цитатного фонда", к которому мы все, хотя и каждый по-своему, приобщены, результат многократных соприкосновений наших ресурсов языковой памяти и связанного с ними жизненного опыта [Гаспаров 1996, 115]".

​

В Грузии, в Абхазии, писателю казалось, что огромные горные вершины, исполинские хребты медленно двигаются с северо-запада на юго-восток, как бесконечная вращающаяся панорама. Это впечатление от гор прошло, когда он попал в глубь Абхазии и увидел горы в окружении буковых лесов, горных пенистых рек, в обилии южной растительности. Растительность поражала яркими красками, головокружительными запахами, причудливыми формами и громадными размерами. Особое место пейзажные зарисовки природы занимают в сухумском цикле (как, впрочем, они имеют место и в батумском, тбилисском). Впечатляют описания гор, воздуха, воды, деревьев, цветов, рек, озёр,.. Так гора Марух у писателя каждый раз многообразно-новая, непредсказуемая: подножие величественного массива Марух; обвалы на Марухе;/Марух горел в небе, как голубой алмаз в гранитной оправе;/ледяные гребни Маруха;/(…) рванувшись к небу, остановился, весь напряжённый, казалось - до медного стона в своих жилах, угрюмый, непостижимый Марух;/(…) Марух стоял против нас, как бронзовый, позеленевший престол какого-то грозного божества, как угловатый щит аттического героя - Геракла или Атланта (…);/(…) Марух мoг, подобно Атланту, держать на своих плечах весь земной шар;/ (…) слишком алмазен был блеск льдов на вершине Маруха./ Удивительно художественно и в то же время реально описывает К. Паустовский горную воду: (…) начали жадно пить холодную воду. От неё сводило челюсти. Я никогда ещё не видел такой воды. Она была чище воздуха. В ней ощущалась целина небесных пространств./Эта вода (…) в  виде кристаллов. Они становились более прозрачными, чем алмазы./ прозрачная вода цвета зеленоватой лазури;/обжигающий холод ледниковой воды;/космически холодная вода;/ хрустальность, кристальность воды и т. п. Перечень природных богатств, флоры Кавказа обширен, тут травы, цветы, деревья, разновидности леса. "Растительность (…) была загадочной - и древняя, существовавшая в Абхазии тысячи лет, и новая, пересаженная из Японии, Италии, Индии, Полинезии и других стран [Паустовский 1967, 228]". Это виноградники "изабеллы", шелковица (тутовое дерево), пальмы (с мощными опахалами), побеги бамбука, тростник сахарный, кусты самшита, мушмула, кукурузные плантации, табачные плантации, мимоза, лавры и т. п. При описании растений писатель использует довольно большое количество эпитетов,  сравнений. При этом только одним эпитетом сопровождается большинство имён существительных - названий; два эпитета определяют некоторые существительные; три (и больше) эпитета- единичные случаи употребления. Частотность имён существительных, определяемых  тем или иным эпитетом, в основном, совпадает с частотностью эпитетов по отношению к именам существительным. Только несколько имеют частотность больше одного: огромный (вяз, дуб, пальма, лес, лавр). Со многими названиями, как главный компонент словосочетаний, употребляются существительные со значением группы, множества, площади произрастания: грозди (винограда), лапы (пальмы), побеги (бамбука), плантации (кукурузные, тростниковые, табачные), кусты (самшита), куча (бурелома), дебри (лавровишен, терновника), заросли (азалии), общество (горных трав, хвощей) и т. д. Среди пейзажных зарисовок находим небольшую группу слов, выражений - названий природных явлений, со сравнениями, олицетворениями и  антитезой: (...) жара превращает в серый цвет все краски и грязнит воздух./Зной обливал меня, как горячий чай./Зимние батумские дожди пели на разные голоса./Чем сильнее был дождь, тем выше он звенел в водосточных трубах./Типичными, именно батумскими, дождями были непрерывные, монотонные, как будто заводные дожди с запада./Летом это были ливни, рушившие на крыши реки воды и грохота./Закаты были похожи на грозные и безопасные извержения вулканов./(...) многоцветные закаты, похожие на выставку скульптурных облаков или выставку сумрака и света, пламени и мглы, серебра и крови, жаркого золота и оперения незнакомых птиц.

 

Для большей интенсивности изображения К. Паустовский употребляет в описании глаголы. Вообще, исследуя стиль Паустовского, необходимо обратить особое внимание на роль глаголов в его тексте, возникающие на базе кoнкретного значения, они семантически активны и органичны, вовлекаясь в метафорический процесс олицетворения, делают наглядными и зримыми картины природы. Глагольный компонент метафорических словосочетаний в "Броске на юг" выражает семантику движения, конкретного физического действия: разрывать (Гроза разрывала молниями чёрное небо); реветь, мчаться, ворочать (Ревя, мчались по лощинам водопaды, ворочая глыбы камней); чернеть, свирепеть (Чернела и свирепела морская даль); кипеть (море кипeло); гореть (Oни (косы) горели под солнцем, как золотой песок); взвиваться (Листья взвивались, как маленькие змейки), обливать (зной обливал); двигаться (льды двигались); собираться, двигаться (Листья собирались в целые эскадры и двигались очень дружно.); кипеть (пенистые  реки  кипели)  и  т. д.

 

В произведении К. Паустовского присутствуют животные (кони, собаки, кoшки, коровы, буйволы и т.д.). С образами животных, обычно, связаны нравственные, общечеловеческие коллизии. Проблему добра и зла в человеке, его характер оттеняют, выявляют "братья наши меньшие". На языковом уровне в "Броске на юг" также находим слова - названия животных, птиц. У кавказских народов домашние животные имели большое значение, как в быту, так и в общественной жизни. Для горцев самым близким, лучшим "другом", ценным подарком являлся конь. Описания животных в тексте - это однокомпонентные или многокомпонентные словосочетания имён существительных, определяемые теми или иными эпитетами, прилагательными и причастиями, признаковыми словами - глаголами, вступающими в сочетание с именами существительными. Глаголы, глагольные метафоры, возникающие на базе конкретного значения, семантически активны и органичны, участвуют в процессе олицетворения: Гнедой конь, ёкая селезёнкой, быстро обогнал нас размашистой рысью./(…) жители Самурзакани - самого непокорного края Абхазии выбрали наиболее достойных представителей, тех, кто мoг незаметно увести самого горячего коня./А впереди на лоснящихся конях ехали подбоченясь мужчины – мужья (…)/оседланные поджарые лошади/ Кони бешено проскакали мимо меня (...)/(...) лошади лягались и тоже издавали звон (...)/(...) простодушный начальник сухумской милиции проскакал на горячем коне (...)/(...) и его конь, приплясывая, танцуя, прядая ушами, одним словом, кокетливо гарцуя, двинулся к пристани (…).

 

Самый многочисленный блок слов-названий лиц, жителей Грузии, известных  личностей, как грузинского происхождения, т.н. местные, так и мирового масштаба. В плане выражения это имена существительные собственные, нарицательные, названия лиц по профессии, роду занятий, распространённые определениями - эпитетами, оценочными словами и т. д.: абхазцы (сухощавые, клекочущие, как орлы, загадочные), старейшины (сельские), отец келарь  (рыжий, конопатый), водоносы (крикливые, бородатые), курд (древний), духанщик (щёлкал на счётах), докторы ("народные врачи" - горбоносые старые аджарцы), человек (русский, чего русскому человеку здесь надо?), курд (чистильщик сапог), крестьяне (армянские), солдаты (персидские), кинто, Джокер (американский матрос), Колау (поэт), Александр Македонский, Нико Пиросманашвили, царица Тамара, Тициан Табидзе (мудрый пoэт), Гумилёв, Брюсов, Багрицкий, Грибоедов, Шенгелая (режиссёр) и мн. др. Своё состояние, отношение и видение К. Паустовский передаёт в многочисленных авторских рассуждениях, замечаниях, лирических отступлениях. Вот некоторые из них, связанные с последним семантическим блоком: "Вскоре я знал уже почти все картины Пиросмана. Они помогли мне понять и полюбить Кавказ - сложную, как мозаика, и прекрасную страну". "Пиросман стал для меня живописной и свободной в своём выражении энциклопедией Грузии, её людей, её истории и природы." "Если бы я не знал Пиросмана, я бы видел Кавказ недопроявленным, как слабый снимок, без красок и теней, без деталей  и контуров и без синеющей мглы его полувосточных и полуевропейских пространств." "Пиросман наполнил для меня  Кавказ соком плодов и резкостью сухих красок [Паустовский 1967, 376-377]". Своё состояние, отношение к разного рода  явлениям, событиям, предметам К. Паустовский выражает через эпитеты, сравнения, перифразы, метафоры. О роли метафоры как о механизме речемыслительной деятельности и способе смыслопроизводства находим у многих языковедов, в том числе и грузинских    (Д. Лакофф, М. Джонсон, А.Н. Баранов, Ю.Н. Караулов, В.Н. Телия, Н. А. Басилая, Н.Д. Каджая и др.). Метафора организует статичную картину мира ЯЛ писателя (на втором когнитивном уровне структуры). В "Броске на юг" находим: Удивительное занятие - ловить рыбу в жидком сапфире (воды)./Я хотел рвать жизнь охапками, как рвут весной сирень./В Батуме поэзия взяла меня за горло.

 

Остановимся на некоторых языковых особенностях текста. Для языка К. Паустовского характерно сочетание двух стихий: литературного стиля и низкого стиля, просторечия. Всё это обогащается иноязычной, экзотической лексикой. Книга Паустовского написана на русском литературном языке, но речь низов и элиты входят в него, не сливаясь. Просторечная лексика, просторечные оценочные слова, порой грубые, бранные используются автором очень экономно, т.е. он прибегает к ним в особых случаях повествования. Они выступают средством создания образа природы или человека, характеризуют поведение, речь действующих лиц, восприятие окружающего, ценностные ориентации, нравственные категории взаимодействия в повседневной жизни, в быту. Однако данные категории охватывают не только лексику автобиографической повести, но и синтаксис. Оценочный компонент неотъемлемая черта текста. Оценка проявляется не только эксплицитно ("хорошо", "плохо", "недопустимо", "замeчательно", т.е. через слова, передающие логическую оценку), но и в характеристиках событий, персонажей, в интонации рассказчика, в авторских отступлениях, монологе: Философия запивох!/Психопат!/(…) не психопат, а негодяй./Книга стихов под заглавием "Цветы, поэзия, сукина дочь!"/Дотопаете до места пёхом (…)/Смотри, не сковырнись в  какую-нибудь гадость (...)./(…) слава богу, кончилась эта волынка./Ты врёшь совершенно ненатурально. Но фиг с тобой!/Предупреждаю! Всех! В другой раз как кокну - мокро станет!/Блатная петрушка ./Идиoт!

​

Использование  фразеологимов также  одна  из  особенностей  идеостиля К. Паустовского. Фразеологизмы, являясь единицами когнитивного уровня, отражают особенности языка писателя и являются, вместе с другими языковыми средствами, одним из путей понимания текста его произведения. Если выбор фразеологизмов в кaчестве номинативно - изобразительных средств, облaдающих огромными экспрессивными возможностями, диктуется динамикой действия произведений, психологической напряжённостью повествования, то в мемуарного, биографического типа произведениях выбор тех или иных языковых средств уже не диктуется художественно, т. к. эти тексты отражают реальность, именно в них языковая личность писателя сливается с его личностью вообще. В структуре ЯЛ фразеологизмы занимают особое место стандартных средств. В тексте они несут некую смысловую нагрузку, выполняя функцию построения, создания текста. Писатель - мастер отбирает варианты фразеологизмов в зависимости от поставленной цели. При этом учитывает их лексическое и грамматическое значение, парадигматические отношения с другими единицами текста.

 У К. Паустовского применение фразеологизмов количественно ограничено, хотя оправдано смысловой нагрузкой и структурой текста: Собаке собачья смерть!/(…) уберечь от дурного глаза./Играл на сердечной струне./Кредит портит отношения./Старое перемешалось с новым./У каждого своя дорога./(…) молить бoга, чтобы наши дороги больше никогда не встречались./(…) вырвать из старoй прозы и вставить их в новую прозу (…)/(…) старались не подавать ему руки./(…) лить слёзы (…) над её печальным прошлым./Молодость Шмидта отчасти совпала со знаменитым "хождением в народ" (…)/( …) бросил свою жизнь к ногам этой женщины (…)/Жил ради других ( …) не позволял себе впадать в отчаяние и хандру./Весь жил на нерве.      

   

Значимость творчества К. Паустовского признана во всём мире. За каждым его текстом стоит глубоко талантливая личность, владеющая системой родного языка и понимающего, чувствующего языковые образы инаковости.

​​

Аверинцев С.С. 1988. Попытки объясниться : Беседы о культуре. Москва: Правда.

Адеишвили И.Е. 1977. . Тбилиси:

Адеишвили И.Е. 1999. Кутаиси: Издательство ГУАЦ.

Адеишвили И.Е., Каджая Н.Д. 2009. . Кутаиси: Издательство ГУАЦ: 65.

Гаспаров Б. М. 1996. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. Москва: Новое литературное обозрение: 115.

Каджая Н.Д.  2005. Динамическая природа метафорических высказываний. Грузинская русистика (литературоведение, лингвистика, культурология). Сборник научных трудов. Государственный университет И. Джавахишвили. Тбилиси: Издательство Государственный университета И. Джавахишвили: 141-147.

Караулов Ю.Н. 1987. Русский язык и языковая личность. Москва: Наука: 263, 3-4,48, 38, 245.

Паустовский К. 1967. Собрание сочинений  в восьми томах. Москва: Издательство «Художественная  литература»: 5, 226, 227, 228, 236, 371, 372, 376, 377, 389.

​